Геннадий Калашников родился в деревне Ровно Тульской области. Окончил филологический факультет Московского государственного педагогического института имени Ленина. Автор двух книг стихов. Печатался в журналах «Знамя», «Грани», «Юность» и др. Работает в издательстве ЭКСМО. 14.10.2003. Выступал в салоне «На Самотеке» на поэтическом вечере «По направлению к центру» (часть 2). Лермонтовская площадь и вновь умчался с дребезгом тележным. Как подстаканник круглый пьедестал, На нем поэт мечтательно-мятежный, но как бы озабоченный слегка, что он, как перст, торчит на белом свете, весьма кустарно выполненный ветер. жестокий век, надменные потомки, — но вновь троллейбус, провод сжав в горсти, мгновенной вспышкой разорвет потемки. жестокий век! — снимают выпивох. И мы уже рассматриваем снимок. Высотный дом из светло-серых плит, Поет цикада родом из Тамани, нет, не цикада — мелочью гремит прохожий в оттопыренном кармане. Хотелось бы задуматься, скорбя, под шелест лип хотелось бы забыться, электроангел с электрозеницей. Шуршит листва, как будто дело в том, чтобы цитату отыскать прилежно, с закладкой и пометкою небрежной, весь этот мир, что только с бездной дружен, внесет гармонию в измученные души. Нога скользит, — как зыбок здесь гранит, разверзлась пропасть, — страшно без привычки, кремнистый путь над бездною блестит, и здесь поставить надо бы кавычки. Прекрасен мир с приставкой электро-, мир без приставки тоже нам приветен. как ноздри демона, вдыхающего ветер. «С железной дорогой в окне», — М., 1992, Купание в озере Для рыб я птица, а для птиц я рыба. И озера мерцающая глыба, растущая из бьющего ключа, колеблема движением плеча. Вода причудлива и каждый миг иная, шершавая, угластая, прямая, секундою и вечностью живет, и синий мрамор неба отражая, и стрекозы мигающий полет. «С железной дорогой в окне», — М., 1992. Жара Асфальт размяк, листва в испарине, и город глух, как после выстрела. Он весь лежит на дне аквариума, вода давно откуда вытекла. Архангел круг над ним вычерчивает, над сетью улиц варикозной, придвинувшийся сумрак грозный. Уже он различает вывески, вдоль по реке, навеки высохшей, где скушен ныне сад Нескучный. Летун тяжеловесный Барлаха, он раздувает ноздри жадно. горячий, грузный, медножабрый. Там, что ни ива, то плакучая, торчит, глаза свои выпучивая творенье юркого Зураба. Что протрубит и что расслышим мы? Быть может, только этот шорох, в семипалатинские норы. Оно сыпучее, текучее, оно чужое и родное. Хожу по городу и мучаюсь, как безъязыкий гуманоид. «С железной дорогой в окне», — М., 1992,